Опыт советских пропагандистов периода Великой Отечественной войны

 

Основы советской идеологии

В основу советской пропаганды военного и послевоенного периодов легли установки правительства, закрепленные в Конституции СССР 1936 года, а также решения XVIII съезда ВКП(б). В марте 1939г. на съезде в докладах И.В.Сталина и других партийных деятелей отмечалось, что в стране Советов обеспечено фактическое равенство граждан и демократические свободы, что СССР перегнал капиталистические страны в области техники производства и темпов роста промышленности. Особый упор делался на отсутствие антагонистических классов и «картину дружественного сотрудничества рабочих, крестьян, интеллигенции». «На основе этой общности и развернулись такие движущие силы, как морально-политическое единство советского общества, дружба народов СССР, советский патриотизм», — констатировал И.В.Сталин. Единственное, что могло поколебать советский строй, считали руководители СССР, это убийцы, шпионы и вредители. Уничтожение их обеспечивало «однородность и внутреннее единство тыла и фронта на случай войны». Зарубежную критику советской внутренней политики И.В.Сталин называл «пошлой болтовней», которая стоит только того, «чтобы поиздеваться над ней». В докладе ставились задачи по укреплению советского государства, его карательных органов в условиях капиталистического окружения. Было принято решение о создании Управления пропаганды и агитации в составе ЦК ВКП(б) (УПА)1.

Война и пропаганда

С первых дней войны Политбюро (ПБ) ЦК ВКП(б) были приняты решения об организации пропаганды и контрпропаганды. 24 июня на Совинформбюро (СИБ) возлагалось руководство освещением международных событий, внутренней жизни и боевых действий на фронтах в печати и по радио, «организация контрпропаганды против немецкой и другой вражеской контрпропаганды». Начальником был назначен секретарь ЦК ВКП(б) А.С.Щербаков, заместителем — С.А.Лозовский. 25 июня было создано советское бюро военно-политической пропаганды во главе с Л.З.Мехлисом и заместителем Д.З.Мануильским. В функции бюро входило ведение пропаганды и контрпропаганды среди войск и населения противника2. При СИБ была создана литературная группа, в которую вошли писатели и публицисты Н.Н.Вирта, Б.Н.Полевой, КМ.Симонов, Н.А. Тихонов, А.Н.Толстой, А.А.Фадеев, КА.Федин, М.А.Шолохов, И.Г.Эренбург и другие. С ними сотрудничали немецкие антифашисты В.Бредель, Ф.Вольф.

Статьи Эренбурга, Симонова, Петрова, Леонова, Федина имели за рубежом значительную аудиторию. Американское агентство Юнайтед Пресс передавало статьи Эренбурга в 1600 газет, а с письмом Леонова «Неизвестному американскому другу» ознакомилось не менее 10 миллионов радиослушателей США. «Литература вся становится оборонной», — констатировал В.Вишневский3.

Руководство СИБ в лице С.Лозовского в марте 1942 г. обращало внимание на ответственность писателей за каждое слово в связи с выходом их творчества на мировую арену. «Отдельные факты, обобщения должны показывать боевые качества нашей армии, единство фронта и тыла... Не в том сила нашей страны, что мы все легко делаем, а в том, что, несмотря на огромные трудности, огромные жертвы, мы идем вперед при непоколебимом моральном единстве. Это значит по-настоящему изображать, что такое Советский Союз и в чем сила Советского Союза»4. Выход на международную арену потребовал от пропагандистов большей гибкости при воздействии на различные категории слушателей и читателей: И.Эренбург отмечал, что «для красноармейцев и для нейтральных шведов требовались различные доводы»5. Более подробно об этом писал весной 1942 г. секретарям ЦК ВКП(б) А.С.Щербакову и Г.М.Маленкову старший инструктор VII отдела Главного политического управления Красной Армии (ГЛАВПУРККА) батальонный комиссар С.И.Кирсанов. Он предлагал использовать в советской пропаганде разоблачение «идеологических» аргументов пропаганды фашистов, ее противоречия, факты ухудшения внутреннего положения Германии, роста ненависти к ней в Европе и мире, грабительский характер войны с ее стороны. В пропаганде среди красноармейцев предлагалось уделить внимание откровенным высказываниям фашистов о «новом порядке»6.

Немецкая контрразведка признавала, что советская сторона владела всем арсеналом методов идеологической борьбы. Так, в ноябре 1942 г. штаб 2 немецкой армии отмечал систематичность, продуманность и целеустремленность работы советской пропаганды на немецких солдат и население. Пропагандисты не спекулировали коммунистической риторикой, щадили церковь, не затрагивали крестьянство и среднее сословие Германии. Основной удар направлялся против фюрера и НСДАП с целью оторвать их от народа, для чего использовались утверждения о привилегиях членам нацистской партии. Советские пропагандисты учитывали потребности и уровень культуры объекта воздействия: «С ними говорит она народными, солдатскими и специфически-местными выражениями, дает возможность отдельным лицам, выдавая их за немцев, обращаться к немцам и злоупотребляет подписями убитых. При этом, она взывает к первоначальным человеческим чувствам, как страх смерти, боязнь боя и опасности, тоска по жене и ребенку, ревность, тоска по родине. Всему этому противопоставляется переход на сторону Красной Армии...». В содержание пропаганды входило изображение превосходства союзных сил, обширность русской территории и несправедливый характер войны со стороны Германии. В прифронтовой полосе и на фронте распускались слухи; краткие сообщения без аргументации и рисунки несли, с точки зрения немецких штабистов, «жестокость и бесчеловечную грубость»7. Контрпропагандистские материалы по Эстонии в сентябре 1942 г. были рассчитаны на отдельные категории населения — крестьянство, рабочих, женщин, молодежь, партизан, интеллигенцию — и несли общие и конкретные призывы к борьбе с фашистами. Их содержание оперативно обновлялось в соответствии с планами руководства, положением на фронтах8.

В аппарате ЦК готовили письма-обращения советских партизан к участникам Сопротивления в Румынии, Финляндии, Словакии. Для реализации обращения при помощи листовок предлагалось использовать английскую авиацию9.

Образ фашистского врага и патриотизм

Универсальным приемом пропагандистов всех стран было резкое размежевание мира добра, под которым подразумевался мир субъекта, и мира зла объекта. Уничижение последнего происходило за счет сравнений с животными, «силами ада», «недочеловеками» — в зависимости от мировоззрения10. И.Эренбург точно сформулировал задачу пропагандистов: «Мы должны неустанно видеть перед собой облик гитлеровца: это та мишень, в которую нужно стрелять без промаху, это — олицетворение ненавистного нам. Наш долг — разжигать ненависть к злу и укреплять жажду прекрасного, доброго, справедливого»11.

Термин «фашист» стал синонимом «нелюдя», человека-оборотня, порожденного темными силами капитализма, нечеловеческим экономическим политическим строем и идеологией фашистской Германии. Вольно или невольно пропагандисты задействовали архаические, языческие пласты сознания советских людей. Фашисты изображались бездушными автоматами, методичными убийцами, эксплуататорами, насильниками, варварами. Главари рейха представлялись профессиональными неудачниками в мирной жизни, половыми извращенцами, убийцами и эксплуататорами, современными рабовладельцами12.

Так же жестко пропагандисты разоблачали и союзников Германии: «В Донбассе итальянцы сдаются в плен — им не нужны листовки, их сводит с ума запах наших походных кухонь. Голодные финны начинают понимать, что их надули. Ропщут венгры. Злобно почесываются вшивые румыны. Ворчат словаки. В лакейской пахнет скандалом»13. В противовес захватническим планам фашистов советские пропагандисты подчеркивали народный, справедливый характер войны со стороны СССР, силу и мужество советских людей. Для начального периода войны характерны очерки П.Павленко и П.Крылова «Капитан Гастелло», И.Эренбурга «Испытание»; Л.Леонова «Твой брат Володя Куриленко»; М.Шолохова «Наука ненависти»; А.Довженко «Сто ураганов в груди» и другие14.

В очерках подчеркивались огромные возможности советского общественного строя, сила и техническая оснащенность Красной Армии, успехи советских воинов, их умение вносить в месть «смекалку, даже хозяйственность» (И.Эренбург). Летчик Покрышкин, уничтожавший фашистских асов, танкист Чесноков, совершивший трехдневный рейд по тылам противника, комсомолец-партизан Куриленко, погибший в неравном бою — все они должны были стать образцами для советских людей, особенно молодежи. Акцент делался на всесокрушающую силу воли и ненависти советских героев: они могли отодвинуть смерть для выполнения долга, убивать врагов кулаками после того, как о них была разбита винтовка, стоять у станка две смены щупленькому мальчишке. Советская пропаганда рисовала облик советских воинов: простые и скромные люди, очень незлобивые в мирное время, настоящие друзья. Речь шла об «исключительном искусстве нового человека, нашего воина-рыцаря с новыми психотехническими качествами». Это был былинный герой, освобождающий Человечество от Всемирного Зла. Фашистские пропагандисты не прошли мимо кардинального поворота в советской пропаганде периода войны. В «Секретной информации для местных партийных руководителей за 1942— 1944 гг.» отмечалось: «Сталин мобилизовал в момент наибольшей для себя опасности (Москва, Сталинград) те духовные резервы, которые он до этого осуждал как реакционные и направленные против большевистской революции: любовь к родине, традиция (форма, ордена, звания, "матушка-Россия", дух народности, церковь), поощряя тем самым наивность, тщеславие, гордость и дух сопротивления. Этим изменением политической и идеологической линии и лозунгом "Изгоните немецких оккупантов с родной земли и спасите Отечество!" Сталин добился успеха»15.

Патриотизм сочетался с панславизмом. В начале войны А.А.Фадеев обращался к «братьям угнетенным славянам» с призывом объединиться для разгрома врага. Один из аргументов гласил: «с нами все демократические страны»16.

Отношения с союзниками

Отношения между союзниками в творчестве публицистов представали не идиллическими, но дружественными. В очерке К.Симонова «Американцы» янки изображались веселыми парнями, любителями сувениров и настоящими воинами, очень похожими на русских. Всемерно подчеркивалась непобедимость союзников. Б.Полевой в июле 1942 г. выразил эту мысль устами немецкого перебежчика: «Русские, англичане, американцы, это гора. Кто пытается головой разбить гору, тот разбивает голову...»17. В целом советская пропаганда формировала положительный образ США, Великобритании, сил Сопротивления во Франции во главе с де Голлем18. Укреплению дружественных чувств советских людей к союзникам служила не только духовная пища, но и материальные блага: американская тушенка, юмористически прозванная бойцами «второй фронт»; 400 тысяч «Студебеккеров»; знаменитые конвои; яичный порошок; английские летчики в Мурманске.

Пропаганда на союзников велась при помощи различных средств. Так, в августе 1942 г. УПА давало установки делегации, которая выезжала в США. Делегаты должны были подчеркивать при встрече с американцами важность поставок оружия, «в особенности танков и самолетов», выражать твердую уверенность народов СССР в прочности союза с Великобританией и США, желание молодежи СССР наладить тесный контакт с американской молодежью; убеждать собеседников в необходимости развертывания Второго фронта; пропагандировать советские ценности: морально-политическое единство народов СССР, объединившихся вокруг своего правительства для защиты Отечества, дружбу народов СССР, героизм советских людей, прочность связи между городом и деревней; разоблачать варварство немецких оккупантов19. Официально делегация называлась студенческой. Однако в ее составе был только один бывший — по причине призыва в армию, студент, Герой Советского Союза старший лейтенант В.Пчелинцев. Двое других — секретарь МГК ВЛКСМ, кандидат исторических наук Н.Красавченко и знаменитая снайпер, Герой Советского Союза старший лейтенант ЛЛавличенко, уже закончили высшие учебные заведения. Но для принимающей стороны это не имело никакого значения. Делегация в течение 130 дней посетила 43 города в США, Канаде, Великобритании и везде встретила самый радушный прием. Молодые советские люди — орденоносцы, представители державы, которая несла основную тяжесть войны с фашизмом, были авторитетны для западной публики20. Их авторитет работал на советскую пропаганду. Публицисты весьма часто использовали прием, с помощью которого пытались заставить зарубежных слушателей и читателей отождествить себя с советскими людьми. «Бой за Волгу — бой за Миссисипи. Все ли ты сделал, чтобы защитить свою родную, свою чудесную реку, американец», — взывал в августе 1942 г. К.Федин. В январе 1944 г. у И.Эренбурга это вылилось в апологетику общечеловеческих ценностей: «Забудем на час о границах, возьмем в обнаженном виде человеческие ценности и, глядя на наши прекрасные победы, с полным правом скажем: "Это прежде всего победа человека"»21.

Появление в пропаганде термина «космополит»

Однако правительства держав антигитлеровской коалиции не были склонны забывать «о границах». Об этом говорит реакция советского и американского правительств на конференцию сионистов, проходившую в два этапа — 10 мая 1942 г. и 29 августа 1943 г. в Нью-Йорке в отеле «Билтмор». Принятая программа предусматривала образование еврейского государства на территории Палестины, неограниченную иммиграцию на «землю обетованную»22. Подобные акции казались американскому правительству несвоевременными, с непредсказуемыми последствиями. В СССР, видимо, для запугивания евреев, профилактики от проникновения в аппарат власти чуждых элементов, были сняты ряд высокопоставленных работников еврейской национальности, гонениям подверглись евреи, работавшие в области искусства. Столь нервную реакцию советских руководителей невозможно объяснить только влиянием фашистской пропаганды и наличием антисемитов в ЦК ВКП(б)23.

В перерыве между этапами Билтморской конференции стихийно возник спор о содержании советского патриотизма. В июле 1942 г. И.Эренбург писал, что «подлинный патриот любит весь мир». А.А.Фадеев весной 1943 г. в письме к В.В.Вишневскому обвинял И.Эренбурга в непонимании советского патриотизма и относил оппонента к «известным» кругам интеллигенции, «понимающим интернационализм в пошло-космополитическом духе и не изжившим рабского преклонения перед всем заграничным»24. Исторически традиционно русские связывали термин «космополит» с евреями25.

Термин «космополит», ранее употреблявшийся в частных разговорах и переписке, с 1943 г. появляется в печати. Эренбург, который был в курсе обвинений в свой адрес со стороны Фадеева, продолжал защищать свою позицию, приводил все новые аргументы. 3 июля 1943 года в статье «Долг искусства» он писал: «Мы знаем... что вне национальной культуры нет искусства. Космополитизм — это мир, в котором вещи теряют цвет и форму, а слова лишаются их значимости. ... В дни глубокого духовного затемнения, которое принес миру фашизм, необходимо с особенной страстью говорить о всечеловеческом значении искусства»26. В ноябре 1943 г., после окончания конференции сионистов и в связи с коренным переломом в ходе войны, появилась статья А.А.Фадеева с характерным названием «О национальном патриотизме и национальной гордости народов СССР», в которой содержится косвенная критика сионистских решений. Автор использовал термин «космополит» в другом контексте и с иным содержанием. Речь уже шла не о космополитическом понимании патриотизма кем-либо, а об образе врага. «Конечно, — писал Фадеев, — в нашей стране существует еще незначительное охвостье людей, враждебных нашему строю. Кроме того, враг засылает к нам своих агентов, которые могут пытаться путем разжигания националистических предрассудков и пережитков среди отсталых людей вносить национальную рознь в братское содружество народов СССР или подрывать в наших народах чувство национальной чести и гордости раболепным преклонением перед всем, что носит заграничную марку, или ханжескими проповедями БЕСПОЧВЕННОГО "КОСМОПОЛИТИЗМА", исходящего из того, что все, дескать, "люди на свете", а нация, родина — это, мол, "отжившее понятие"»27 (выделено мною. — А. Ф.). В духе времени автор акцентировал внимание на том, что именно из этой среды в начале войны раздавались голоса о преимуществах немецкой техники и организации. Одновременно Фадеев обрушился на зарубежное искусство, некритическое его восприятие некоторыми советскими интеллигентами: «искусство для искусства», писал автор, ничего не дает искусству истинному, т.е. советскому. В высказываниях приближенного Сталина чувствуется не только естественная германофобия, но и жесткое отношение к любому западному — либеральному, влиянию вообще. Для нейтрализации этого влияния Фадеев немедленно прибегает к использованию образа внешнего и внутреннего врага в виде «космополита».

Коренной перелом в войне и пропаганда

Пристальное внимание советских руководителей к проблеме западного влияния было связано с началом коренного перелома в ходе войны. Ее результат был предопределен, возникла возможность заняться внутриполитическими проблемами в контексте планируемого послевоенного сотрудничества с западными демократиями.

Внешне отношения держав антигитлеровской коалиции выглядели благополучно. В ходе Тегеранской (ноябрь-декабрь 1943 г.), Ялтинской (февраль 1945 г.) и Потсдамской (июль-август 1945 г.) конференций И.В.Сталин, Ф.Рузвельт и У.Черчилль решили вопросы с послевоенным устройством границ, принципами управления Германией, долями репараций. Советский союз получил Курильские острова, Ю.Сахалин, Кенигсберг в обмен на обещание начать войну против Японии. В октябре 1944 г. Сталин и Черчилль распределили сферы влияния в Восточной, Центральной и Юго-Западной Европе: под преимущественно советским контролем оказались Румыния, Болгария, Венгрия, под совместным — Югославия, английским — Греция. В ходе Тегеранской конференции Сталин и Рузвельт определились в принципах решения колониального вопроса: подготовка народов к самоуправлению через 30—40-летнюю опеку международной союзнической комиссии. В целом управление миром, как отмечал У.Черчилль, «должно было осуществляться "четырьмя полицейскими", а именно СССР, Соединенными Штатами, Великобританией и Китаем»28. Вместе с тем, по мере приближения победы все острее давали себя знать и противоречия между союзниками, что порождало определенное недоверие и непонимание другой стороны. Так, в июле 1943 г. советские представители не были допущены в Контрольную комиссию по Италии и удовольствовались присутствием в межсоюзническом консультативном Совете. А.М.Шлезингер в работе «Истоки холодной войны» справедливо отмечает, что этот прецедент И.В.Сталин использовал в отношении стран Восточной Европы.

Антизападнические установки советского руководства подпитывались также антисоветизмом правых кругов Запада. На заключительном этапе войны пропагандисты вели полемику с американскими «обозревателями». Так, в январе 1945 г. И.Эренбург писал: «Почему обозреватели, уверявшие в 1939 г., что мы якобы хотим завоевать мир, в 1944 г. стали уверять, что мы из-за злостных побуждений не перейдем нашей государственной границы? Почему они обижаются, когда мы идем, обижаются, когда мы останавливаемся, и обижаются, когда мы снова идем? Можно подумать, что Красная Армия занята не разгромом Германии, а оскорблением некоторых американских обозревателей»29.

Опросы представителей зарубежных компаний советскими руководителями в апреле 1944 г. показали, что в США имеется много фашистских и профашистских организаций и лиц. В стране не чувствовалось, по словам одного из них, что идет война. Антисоветски настроены чиновники Госдепартамента. Самые решительные из них были готовы воевать с СССР30. В феврале 1944 г. неудовольствие чиновников из общества по развитию культурных связей с зарубежными странами (ВОКС) и ЦК ВКП(б) вызывали действия американского Комитета помощи России в войне, который, по их мнению, занимался «саморекламой и раздуванием помощи, оказываемой Америкой СССР», «бесцеремонным изображением крупных советских деятелей» западной печатью. С возмущением воспринимались препятствия, чинимые американскими чиновниками на пути советской пропаганды: с точки зрения председателя правления ВОКС В.С.Кеменова, исключение из выставки фотографий изображений детских трупов мешало американцам «узнать правду о борьбе и страданиях советских людей»31. В середине мая 1944 г. в ЦК ВКП(б) придирчиво анализировали методы работы «Британского союзника», еженедельника британского посольства в СССР. Их признали провокационными, усыпляющими бдительность советских людей32.

Неблагополучно, с точки зрения кремлевского руководства, было и внутри страны. Советское правительство, ЦК ВКП(б) беспокоили «ошибки националистического характера» в ряде регионов, например, Татарской АССР; неуважительное, якобы, отношение части интеллигенции к советским достижениям и рост влияния Запада в ее среде. Между тем, председатель Президиума Верховного Совета СССР М.И.Калинин и партийное руководство однозначно смотрели на советскую интеллигенцию всех национальностей: «она является проводником нашей идеологии в массах»33.

Развивая в годы войны национальное самосознание народов СССР, ЦК ВКП(б) одновременно стремился не допустить национализма, который считался порождением буржуазной идеологии. Крайние формы национализм принял в только что освобожденных регионах — Прибалтике, Западной Украине. На его волне выросло повстанческое движение. 1 марта 1944 г. остроту вопроса признал Н.С.Хрущев, первый секретарь ЦК КП(б)У. Совсем в духе А.А.Фадеева он заявил на сессии Верховного Совета Украины: «Украинских националистов мы называем украинско-немецкими потому, что они являются верными псами и помощниками немцев в порабощении украинского народа. Они не имеют ничего общего с украинским народом. Они являются агентами немцев в украинской среде...»34. Хрущев требовал сурового наказания для «врагов нашей Родины». Между тем, масштабы сопротивления не имели тенденции к снижению35.

Скрытый удар по либерализму

Накануне освободительного похода Красной Армии в Европу созрели предпосылки для принятия решений по идеологическим вопросам. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О недостатках в научной работе в области философии» было проведено протоколом от 1 мая 1944 г.36 В апреле 1944 г. журнал «Большевик» опубликовал его изложение и комментарий под заголовком «О недостатках и ошибках в освещении истории немецкой философии конца XVIII и начала XIX вв.»37. Поводом стал выход в 1943 г. III тома «Истории философии» под руководством начальника УПА Г.Ф.Александрова.

Анализ документа позволяет еще раз взглянуть на универсальные приемы и метод пропагандистов всех стран, их умение «протаскивать» сквозь словесную мишуру нужные идеи. «Авторы III тома не учли, — говорилось в постановлении, — что противоположность идеалистической диалектики Гегеля и марксистского диалектического метода отражает противоположность буржуазного и пролетарского мировоззрения. Диалектика Гегеля была обращена исключительно к прошлому»; «...не подвергнуты критике такие реакционные социально-политические идеи немецкой философии, как восхваление прусского монархического государства, возвеличение немцев, как "избранного" народа, пренебрежительное отношение к славянским народам, апологетика войны, оправдание колониальной захватнической политики и т.д. Тем самым в томе замазывается тот факт, что идеологи немецкой империалистической буржуазии используют реакционные стороны философии Канта, Фихте и Гегеля».

В угоду политической целесообразности авторы постановления проигнорировали исторические особенности создания произведений, например, Гегеля, контекст его высказываний, не объяснили причины его иллюзий. Исторические заслуги классика мерились не тем, что он сделал по отношению к предшественникам, а масштабом предъявленных к нему претензий составителями постановления. Так, Гегель констатирует объективность войн и колониальных захватов в свою эпоху: они — «в природе вещей»; его объявляют апологетом войн. При этом умалчивалось, что освобождение колоний классик философии считал «величайшим благом». Философ действительно приветствовал войны, которые «предохраняют народы от гниения». Подобные идеи были навеяны влиянием наполеоновских войн на развитие феодальной Германии и находились в русле его концепции об источнике движения. Советские пропагандисты не желали вникать в подобные «мелочи», уподобляясь тем самым «идеологам немецкой империалистической буржуазии», которых они подвергали критике. Провозгласив советскую политическую систему высшим типом демократии, а себя — единственными истинными выразителями интересов народа, советские руководители и идеологи повторили реакционные черты системы гегелевской философии.

Гегель не принимал общественное устройство современной ему России, в которой была «крепостная масса и та, которая правит». Его идеалом было процветание среднего сословия, образующегося в гражданском обществе, «где существуют права относительно независимых особенных кругов и где произвол чиновного мира предотвращается сопротивлением подобных правомочных кругов»38. Данная либеральная установка полностью противоречила принципам организации власти в СССР и была важнейшей в выборе объекта критики в лице философии Гегеля.

Дискредитация немецкой классической философии при помощи подмены понятий, игнорирования контекста произведений критикуемого автора, исторических условий их создания, абстрактности, псевдонаучности и антифашистской формы понадобились составителям постановления для протаскивания антилиберальных идей, укрепления идеологической мощи советского правительства в условиях сотрудничества с либеральными державами — США и Великобританией. Кроме того, постановление нацеливало актив партии на усиление идеологической работы с «политическими недорослями», которых, как показали инспекции комиссий ЦК ВКП(б), оказалось немало среди руководящих работников в различных регионах СССР39.

Постановление Политбюро «О недостатках в научной работе в области философии» показало коренную противоположность идеологических и других интересов СССР и либеральных держав антигитлеровской коалиции, стало важной идеологической предпосылкой возникновения послевоенного образа внешнего врага. Однако до тех пор, пока общий враг — фашизм, не был разбит, пока существовали иллюзии руководителей держав о послевоенном сотрудничестве, возникающие противоречия в коалиции преодолевались.

Образ союзников на заключительном этапе войны не претерпел никаких изменений в советской печати, публицистике. По-прежнему прославлялась мощь Красной Армии, ее верность традициям Суворова, Румянцева, Кутузова; духовное, военное, экономическое превосходство связывалось с советским общественным строем, рожденным Октябрем40. Нацистов советские авторы называли не иначе как «выутюженные немецким шаблоном механические человеки»; И.Эренбург использовал для обозначения врага американизм: «гангстеры»41. В очерке Леонида Леонова «Утро победы», который датирован 30 апреля 1945 г., образ фашистского врага звучит в контексте сдержанного торжества победителей: «Мы победили потому, что добра мы хотели еще сильней, чем враги наши хотели зла. Германия расплачивается за черный грех алчности, в который вовлекли ее фюрер и его орава. Они сделали ее своим стойлом, харчевней для жратвы, притоном для демагогического блуда, станком для экзекуций, плац-парадом для маниакальных шествий... Тогда мы хлынули на эту страну, как море, — и вот она лежит на боку, битая, раскорякая, обезумевшая»42.

С ненавистью отзывались советские журналисты и писатели о всех, кто посмел замолвить слово за фашистов или просто не осудил их: о турецком журналисте Ялчине, лорде Брейлсфорде, папе Римском43. Фашистский враг был сокрушен, но уже возникали элементы, из которых в скором будущем сложится новый стереотип «образа врага».

Некоторые выводы

Таким образом, в борьбе против немецко-фашистских захватчиков советские пропагандисты приобрели уникальный опыт ведения современной психологической войны. Они успешно решали все задачи, поставленные перед ними правительством. Силу советской пропаганды признавали даже фашисты.

С началом войны стало ясно, что только социалистических ценностей в борьбе с врагом будет недостаточно. Одним из важнейших средств пропаганды стал советский патриотизм, фактически — великодержавность, игравшая в течение войны огромную роль: с ее помощью народы СССР были мобилизованы на отпор реальному страшному врагу.

Во время войны были отработаны газетные и публицистические штампы, приемы, ходы, при  помощи которых создавался образ фашистского агрессора — «нелюдя», варвара, садиста, «автомата», полового извращенца, эксплуататора, рабовладельца, лицемера. Действенность подобной пропаганды усиливалась опытом десятков миллионов людей — солдат, жителей оккупированных территорий. В результате — доверие советских людей к тому, что писали газеты.

Великая Победа стала символом мощи и успеха СССР, позволила закрепить все стереотипы, которые насаждала советская пропаганда, советские ценности. Война способствовала выходу творчества многих писателей, журналистов на международную арену, приобретению опыта воздействия на людей с другим мировоззрением. Одновременно не прекращалась контрпропагандистская работа, с помощью которой советские руководители стремились не допустить влияния Запада на народы СССР. В период Второй мировой войны возникали элементы послевоенного образа врага: пропагандисты критиковали и дискредитировали зарубежных журналистов, выражавших интересы правых кругов Запада, папу Римского.

С 1943 г. советские пропагандисты — прежде всего А.А.Фадеев, стали использовать термин «космополит» для обозначения советских людей, которые попали под идеологическое влияние Запада. Однако в целом советский пропагандистский аппарат, пресса сделали немало для создания позитивного образа союзников по оружию — США, Великобритании. В результате среди значительной части народа, интеллигенции возникли иллюзии относительно возможностей длительного послевоенного сотрудничества с либеральными державами антигитлеровской коалиции.

Не было свободно от этих иллюзий и высшее руководство СССР. В конце войны советское правительство предпринимало конкретные шаги для получения у правительства США займа в 6 млрд. долларов на восстановление разрушенного хозяйства. Большую роль играл субъективный фактор — личное сотрудничество и даже приязнь И.В.Сталина и Ф.Рузвельта. Смена американского руководства в апреле 1945 г. изменила ситуацию. Вскоре выяснилось, что, по словам У.Черчилля, борьба против общего врага была «единственным звеном», которое связывало державы коалиции. Уже в мае 1945 г., глядя на ликующие толпы народа, премьер-министр Великобритании размышлял о создании антисоветского блока44.





1 XVIII съезд Всесоюзной коммунистической партии(б). 10-21 марта 1939 г. С. 26.
2 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1041.Л. 26,29.
3 От советского информбюро... 1941—1945. Публицистика и очерки военных лет. В 2-х т. Изд. второе. М., 1984. Т. 2. С. 460.
4 От советского информбюро... Т. 2. С. 470.
5 Там же. Т. 1. С. 14; Т. 2. С. 458, 459.
6 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 95. Л. 123.
7 Там же. Л. 207,210,211.
8 Там же. Д. 89. Л. 35-37, 39-48, 57 об.
9 Там же. Л. 8, 9.
10 Там же. Д. 322. Л. 118, 119; От советского информбюро... Т. 2. С. 424; Рузвельт Ф.Д. Беседы у камина. М., 1995. С. 186.
11 Эренбург И. Долг искусства // Литература и искусство. 1943. 3 июля.
12 Эренбург И. Близится час! М., 1942. С. 28, 36, 44; От советского информбюро... Т. 1. С. 187; Т. 2. С. 410.
13 Эренбург И. Близится час! С. 50.
14 См.: От советского информбюро... Т. 1, 2.
15 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 322. Л. 119.
16 Фадеев А. Указ. соч. Т. 5. С. 362.
17 От советского информбюро... Т. 1. С. 191.
18 Эренбург И. Война. Июнь 1941 — апрель 1942 г. М., 1942. С. 249, 250, 251, 253.
19 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 89. Л. 24, 25.
20 Автор выражает благодарность за консультацию по данному вопросу д.и.н. ведущему научному сотруднику ИРИ РАН Н.К.Петровой.
21 От советского информбюро... Т. 1. С. 246, 251, 252, 258; Т. 2. С. 178.
22 Динамика арабо-израильского конфликта. Материалы научной конференции. Нижний Новгород, 1991. С. И, 12.
23 См. об этом: Костырченко Г. Указ. соч. С. 8-22.
24 Симонов К, Эренбург И. В одной газете. М., 1984. С. 103; Фадеев А. Указ. соч. Т. 7. С. 140-141.
25 Гончаров И.А. Собр. соч. В 8-ми т. Библиотека «Огонек». Т. 5. Фрегат «Паллада». М., 1952. С. 130.
26 Эренбург И. Долг искусства // Литература и искусство. 1943. 3 июля.
27 Под знаменем марксизма. 1943. № 11. С. 34-35.
28 Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 205, 448, 449.
29 От советского информбюро... Т. 2. С. 352.
30 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 248. Л. 26, 29.
31 Там же. Л. 1-6.
32 Там же. Л. 44, 45.
33 Там же. Д. 212. Л. 173-182; Вопросы партийного строительства. С. 219-221.
34 Правда. 1944. 16 марта.
35 См.: РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1050. Л. 145-152.
36 Там же.
37 Большевик. 1944. № 7-8.
38 См.: Гегель Г.В.Ф. Философия права. § 248, 297, 324, 338 и др.
39 Вопросы партийного строительства... С. 225. О переходе советской пропаганды к наступательной тактике в отношении союзников в конце войны пишет и В.А.Невежин. См.: НевежинВ.А. Культурные связи СССР с Великобританией и США в рамках антигитлеровской коалиции. Дисс. на соиск. уч. степ, канд. ист. наук. М., 1990. С. 186.
40 От советского информбюро... Т. 2. С. 345, 347, 362, 417.
41 Там же. С. 358,404.
42 Там же. С. 429.
43 Там же. С. 339,426,428.
44 Черчилль У. Указ. соч. С. 574,575, 631.

Источник: Фатеев А.Ф. Образ врага в советской пропаганде. 1945-1954 гг. Москва, Ин-т рос. истории РАН, 1999
Просмотров: 12813
Другие материалы раздела
             
Редакция рекомендует
               
 

Комментарии (всего 0)

  • Укажите символы,
    которые вы видите на картинке

 
топ

Пропаганда до 1918 года

short_news_img
short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

От Первой до Второй мировой

short_news_img
short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

Вторая мировая

short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

После Второй Мировой

short_news_img
short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

Современность

short_news_img
short_news_img
short_news_img